ДвТО. Свеча

[Сар-Лита]

Мой самый-самый первый фик, или вот так проделывается путь от простого имени в тексте до полноправного НПС, который, пожалуй, даже затмит основного персонажа...

Автор: Сар-Лита
Название: "Свеча"
Фэндом: "День в тоскливом октябре" (форумная игра по произведению Р.Желязны)
Пейринг: Кристиан/леди Элен
Рейтинг: PG-13, romance, местами angst.
Сюжет: Приквел к форумке – что, есть кто-то, кто до сих пор верит, что Кристиан – просто водитель? Ну и ответ на вопрос для особо любопытных - кто же есть на самом деле леди Элен и как она этим стала.
Дисклеймер: Концепт принадлежит многоуважаемому Р. Желязны, а персонажи – мои, так что творю с ними, что хочу.
Предупреждение: Многочисленные флэшбеки, чуть-чуть смерти и насилия... Но совсем чуть-чуть.

Свеча

Кристиан затушил сигарету, похоронив ее в черной мраморной пепельнице, уже полной окурков. Достал из пачки очередную, взял со стола зажигалку - необычную, авторской работы, с большой буквой "К" на боку, прикурил, затянулся, выдохнул тонкую струйку дыма.

- Это что, мне?
- Конечно, тебе, а разве тут есть хоть кто-то еще?
- Право, не стоило, mo shaol* ... Это же целая уйма денег!
Звонкий, задорный смех:
- Нашел, о чем беспокоиться! Ты так пристрастился к этим сигаретам... И я хочу, чтобы каждый раз, когда ты зажигал еще одну, ты вспоминал обо мне.
Как будто он может хотя бы на миг забыть о ней.
* mo shaol, mo ghra, m'anam и т п - это ласковые обращения типа "любимый(ая), душа моя, жизнь моя" и все в таком роде

Курить ему нравилось: наблюдать за тлеющим на кончике сигареты огоньком, вдыхать странный дым, а в самом конце, безжалостно сминая окурок, тушить его.
Он чувствовал себя причастным - к тем, кто в силах оборвать свет.
И пусть это всего лишь сигарета, а не Свеча. Он все равно с каждым истлевшим окурком верил, что становится чуть ближе - к ней.

- Мы покидаем Ирландию, Кристиан. Собирай вещи.
- Так скоро? Ты ведь еще не...
- Да, увы, куда быстрее, чем мне хотелось бы. Отправляемся в Англию.
- Снова Игра?
- Да.
- А ты уверена, что уже достаточно...
Холодный взгляд ослепительно-синих, сияющих глаз:
- Ты сомневаешься в моих словах? - и уже куда мягче. - Уверена, Кристиан. Я справлюсь.

К особняку подходит мужчина в черном. Кристиан, бросив на него всего один взгляд, понимает: этот идет сюда. Нет, он не обладает истинным зрением, и не пророк. Но быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что этот парень странный, не надо.
Стучится. Кристиан тушит наполовину выкуренную сигарету, выходит из своей будки привратника, осведомляется, как зовут гостя. Достает телефон, звонит. Он знает, что сейчас в сумочке леди Элен зазвонит мобильник и по беседке поплывут печальные ноты знаменитой пьесы Людвига Ван Бетховена, "К Элизе".

В серых глазах стоят слезы. Одна скатывается по щеке, девушка вытирает ее кружевным платочком, который Кристиан учтиво протягивает своей спутнице.
- Ах, он так прекрасно ее играет! Никто и никогда не сумеет исполнить произведение лучше, чем автор... Ты слышишь пение его души? Там любовь, нежность, преданность, волнительная тоска...
Еще одна слеза скатывается по щеке. Он кивает и осторожно, словно не смея прикоснуться своими грубыми пальцами к мраморной коже, ловит соленую капельку. Ее слезы, как и у каждой простой человеческой женщины, соленые на вкус. Он это помнит. Он это знает.
Композитор заканчивает играть. Зал разражается оглушительными аплодисментами. Многие так же, как и его спутница, плачут от красоты, от чувственности музыки. Бетховен, сдержанно улыбаясь, кланяется.
На улице дождь, и Кристиан раскрывает зонт, чтобы чудесное платье леди Элен не промокло. Прохладно, он укрывает ее плечи шалью. Она, не замечая его заботы, идет, задумавшись, и атласные туфельки уже насквозь промокли от того, что она не обходит луж.
- Леди Элен...
- Мне так жаль его, Кристиан, - тихо говорит она. - Ведь его Свеча однажды угаснет, как и всякая другая.
- Но музыка и память будут жить вечно, - открывая дверь двуколки, рассудительно отвечает парень. Та кивает в ответ. Помогает ей сесть, закрывает дверь, взбирается на козлы и дергает за поводья:
- Ну, поехали, милые!
Лошади трогаются.

Получив разрешение, он убирает телефон и вежливо указывает гостю на тропинку:
- Пройдемте за мной.
В отличие от Кристофера, он не любуется архитектурой и клумбами, а смотрит вперед, туда, где среди юных, тоненьких вишен белеют стены беседки. И потому успевает увидеть и склоненную к уху его хозяйки голову Чарльза Винзора, и его взгляд, и то, как девушка торопливо встает и грозит тому пальцем.
Он не теряет лица. Он давно к такому привык.

У красной ковровой дорожки останавливается белый лимузин. Кристиан, одетый в модный костюм с иголочки, в до блеска начищенных ботинках, выходит со своей стороны и учтиво отворяет дверь автомобиля перед леди Элен. Лимузин уезжает. Парень явно чувствует себя не в своей тарелке - он привык ждать снаружи, а не оказываться в центре внимания.
Девушка машет кому-то, лучезарно улыбается, так и источая обаяние. Они проходят вперед, по красному ковру, и швейцар, сверившись со списком гостей, пропускает их внутрь.
- Держись уверенно, Кристиан, - шепчет ему она. - Улыбайся, ты очень красив, когда улыбаешься. И говори поменьше, хорошо?
Она одета в короткое белое платье с открытой спиной, ножки обуты в изящные туфельки на высокой шпильке. Позванивают браслеты на руках, серебряный гребень в волосах матово поблескивает. Кристиан думает, как она красива - даже ужасная современная мода не может испортить ее. В длинном платье она нравится ему больше. Потому что длинное платье защищает ее от липких, похотливых, завистливых взглядов.
- Элен!
- Джейн, Глория, Сьюзи!
Девушки расцеловываются, смеются, начинают болтать. Кристиан стоит столбом и чувствует себя полным идиотом.
- Позвольте представить вам моего спутника: Кристиан Чариотт. Его отец - владелец фирмы, поставляющей бриллианты английским ювелирам Его величества.
Густо подведенные глаза Джейн расширяются, накрашенный рот Сьюзи чуть приоткрывается от удивления. Кристиан робко улыбается.
- И он сказочно богат! - доверительно шепчет им леди Элен.
Она лжет как всегда, легко и непринужденно. Кристиану интересно, а есть ли на самом деле те люди, за которых она его иногда выдает?
- Я принесу тебе вина?
- Конечно, Кристиан, будь так добр.
И он уходит, оставляя девушек щебетать.

Она небрежно кивает ему, благодарит и моментально забывает о его присутствии, приветствуя Кристофера. Тот наклоняется и прикасается губами к ее изящной ручке с парой серебряных колечек.
Кристиан знает, что руки ее, как всегда, холодны, словно лед. И он увидел виноватый взгляд, который предназначался ему и только ему. И этого вполне достаточно, чтобы смирить поднимающуюся из глубины души злость.
Месяц, два, максимум три. А потом все закончится и будет, как прежде...
До следующей Игры.

- У тебя такие холодные руки, m'anam... Ты мерзнешь?
- Нет, Кристиан, я не мерзну. Просто я... Я не могу стать теплей, если ты понимаешь, о чем я. Я ведь не человек.
Он осторожно берет ее тонкие, хрупкие ладошки в свои, дует, дышит, пытаясь согреть своим дыханием. Леди Элен, его Элен, смеется, и осеннее солнце, заглядывающее в окно, красит ее светлые волосы в золотисто-рыжий цвет. А он запоминает этот миг навеки.
Потому что сейчас она принадлежит ему и только ему.

Кристиан идет назад, по посыпанной светлым песком дорожке, к своему посту у ворот. Закуривает, но не раньше, чем отходит на пятьдесят шагов. Леди Элен не любит запаха сигарет, она морщит свой усыпанный веснушками нос, машет рукой и просит скорее выбросить эту дрянь. При себе она позволяет курить только сигары или трубки. И Кристиан ни разу с тех пор, как она попросила его, не закуривает, если она близко. Это не составляет труда, ведь он делает это для нее.

- Эй, слышь ты, парень, а почем твоя девка на ночь?
Леди Элен бросает на подошедшего пьяного сквайра полный презрения взгляд и отворачивается, не удостаивая того ответом. Кристиан под столом сжимает кулак, но отвечает спокойно:
- Шел бы ты своей дорогой, отец.
- Указывать мне вздумал, щенок? - вмиг разъяряется тот и широко замахивается, чтобы ударить парня. Но Кристиан куда проворней, он уклоняется, вскакивает и награждает этого вонючего козла отменным ударом в челюсть. Сквайр без сознания валится на пол.
- Пошли скорей отсюда, переночуем в поле, - цедит он сквозь зубы, хватая ее за руку. Девушка, ставшая еще бледнее чем обычно, торопливо кивает и покорно следует за ним к выходу. Но на беду, у скавайра находятся друзья, которые так же пьяны, как и он, и поджидают их на выходе.
На их беду.
Нет, Кристиану, конечно, достается крепко. Он лежит в грязи, уткнувшись лицом в землю и не в силах подняться. Все тело болит, каждую клеточку просто разрывает на части...
Холодные, маленькие, но сильные ручки переворачивают его на спину. Кружевной платок бережно отирает грязь с лица, и каждое прикосновение гасит боль, забирая ее с собой.
- Их время пришло? - хрипит он.
- Нет. Но я все улажу. Видят боги, они не были хорошими людьми.
Она помогает ему подняться. Он весь измазан грязью, глиной и кровью. На одежде леди Элен нет ни одной бурой капельки. Серебряный гребень в ее волосах сияет ярко, ловя в свои узоры лунный свет.
Он сплевывает кровь:
- Ты в порядке, mo ghra?
- Конечно. Ну что они могут со мной сделать?
Они уходят, оставляя в переулке шесть трупов. Те, кто найдут их, будут истово креститься и молиться богу.
Потому что на телах нет ни одной серьезной раны. Так, пара ссадин, порезов - но не более.
Каждый из умерших сед, а лица их перекошены в уродливой гримасе.
Будут говорить, что они все умерли от страха.

Он идет, курит и раздумывает. Где-то он уже видел этого Чарльза Винзора... Десять лет назад? Двадцать? Сотню, две? Иногда они меняют имена и лица, но суть их от этого не меняется, ничуть. Странные, не люди, не от мира сего. Они играют в Игры, убивают друг друга, гордятся тем, что могут повлиять на судьбы мира...
Но и их Свечи рано или поздно гаснут. Сколько бы их у них не было.

- А ну, парень, слезай!
Лошади испуганно ржут, Дороти встает на дыбы, когда один из разбойников пытается схватить ее за уздечку. Кристиан О'Сетелит, двадцати пяти лет от роду, безоружный, испуганный, послушно спрыгивает с козел. Напавшие на них тем временем уже открывают дверцу кареты и вытаскивают наружу верещащую от страха дочь одного из богатейших Дублинских торговцев и ее служанку. На земле, в луже собственной крови лежат стражники, один с размозженной головой, другой со вспоротым животом. К горлу Кристиана подступает тошнота, он падает на колени и его выворачивает почти что на сапоги ближайшего из разбойников. Тот возмущенно вопит, делает шаг вперед и хватает юношу за волосы, больно задирая голову:
- Эй, ты, сопляк, ты меня чуть не обблевал!
Остальные хохочут, и их смех напоминает карканье ворон. Его бьет крупная дрожь, из глаз катятся слезы, то ли от боли, то ли от страха. От разбойника мерзко воняет, потом, немытой одеждой и дешевым элем. В голове нет ни одной мысли, пронзительно визжит девушка, которую он вез в поместье к кузине.
- Как думаешь, Уилл, прирезать его сразу, или заставить сперва вылизать сапоги?
Он чувствует холодный металл у горла.
- Пожалуйста, прошу, нет, - шепчет он едва слышно, - нет, не убивайте меня. У меня больная мать и три младших сестры. У них никого кроме меня нет, прошу вас...
- Че ты там ноешь, паршивый ублюдок? - голову еще сильнее оттягивают назад. От боли мир вокруг меркнет. Вопли девушек сменились жалкими всхлипами и звуками, о которых Кристиану не хочется думать. Потому что так проще - окунуться в черный туман и не слышать, не знать, что вытворяет шайка с двумя молоденькими красавицами.
- Кончай его, Джек, да поскорей. Слышишь - Бен свистит, значит, кто-то едет.
- А сапоги? - разочарованно тянет тот. - Я всю жизнь мечтал, что мне кто-нибудь их вылижет! И смотри, какая у него смазливая мордашка...
- Ну так бросай свою долю добычи и тащи его, коль так охота! - разбойник смачно сплевывает, коротко смеется и уходит.
Джек разочарованно отпускает волосы Кристиана, отвешивает ему сильную затрещину. Боль звенит в его голове, он чувствует острый укол в шею, в том месте, куда впивается нож, чувствует, как по коже вниз сбегают горячие капельки крови.
Запах мокрой листвы после дождя, вонь бандита, солоноватая кровь. И плач, далекий, горестный плач женщины.
Мама? Прости, мама, не плачь, не надо...

Он подходит к своей каморке, открывает дверь и с наслаждением тушит очередной окурок. Он сейчас искренне верит, что окурок - это Свеча. Свеча любого из тех ублюдков. Он потом нашел этих разбойников, да. Он хотел заставить всех этих мерзавцев поочередно целовать туфельки леди Элен, но лицо той перекосило от омерзения при одном взгляде на коленопреклоненного, испуганного, истекающего кровью человека, которого он, гордый, швырнул к ее ногам. Она в тот день в первый и в последний раз повысила на него голос, влепила пощечину, и Кристиан всего на миг, но узрел ее истинный лик.
Впрочем, это его не испугало. И любить ее он меньше ни на йоту не стал.

Свет, ослепительное сияние, яркий, несущий благословение и покой. Он плачет от счастья, и слезы текут по его грязным щекам, оставляя за собой дорожки. Она плачет тоже, плачет и поет для него погребальную песнь.

Плачь, мать, плачьте, сестры,
Сегодня уходит славный О'Сетелит,
Защитник, кормилец, ваш милый Кристиан,
Больше его вы увидеть не сможете.
Не целовать тебе сына, мать,
Лей, слезы лейте, сестры любимые
Нить его жизни сегодня прервана,
И угасает Свеча...

Язык Кристиану незнаком, но он отчего-то понимает, что она поет. У нее чарующий голос. Наверное, так поют ангелы, про которых рассказывает преподобный отец Джон в церкви. Да-да, она ангел - ореол светлых волос, бледное личико, белое, длинное платье. Она стоит босиком на грязной земле и протягивает ему свою руку:
- Идем, Кристиан, идем со мной.
Он покорно поднимается, и рука его дрожит, когда он вкладывает ее в маленькую ладошку. Пальцы у ангела холодные, словно лед, и тепло из тела Кристиана словно бы перетекает к ней. Но он все равно идет за девушкой в белом, не переставая плакать. Ее голос забирает с собой его страх, забирает боль. Она прекрасна, о да, прекрасней всех женщин, которых он видел на свете.

Женщина сидов его за собой
Уводит в край, где памяти нет,
Где время подобно застывшей реке,
Где он вступит в новый круг.
Там Смерть зажигает иную свечу,
И новую тянет нить.
Плачьте, сестры и мать, ведь он
Вспомнить не сможет вас...

Она ступает по мокрой земле, не оставляя следов. Она ведет его к чреву темной пещеры, которая внезапно появилось прямо посередине дороги. И чем ближе, тем слабее песнь, тем больший Кристиана охватывает страх. Он падает на колени, но не выпускает ее руки. Он тщится вспомнить слова молитв, которым учила его мать и преподобный отец, но его память пуста. Даже рука не поднимается, чтобы осенить себя крестным знамением.
- Не вздумай, - мягко берет она его за вторую руку. - Здесь не то место и не те боги. И осенив себя крестным знамением, ты лишишься моего покровительства.
- Кто ты, aingeal ?
Слово само срывается с его языка. Слово, которого он не знает. Девушка качает головой:
- Я не ангел, Кристиан. Я - bean si.
Bean si, женщина из сидов... Нет, баньши из сказок, что шепотом рассказывала нянька в детстве. Плакальщица, возвещающая о смерти кого-то из семьи. Покровительница рода, хранительница живых и мертвых...
- Ты сейчас встретишься со Смертью. И от того, что ты ответишь ей, зависит твоя жизнь. Иди вперед.
- А ты? - он поднимает заплаканное лицо. - А ты, ты пойдешь со мной?
- Я буду рядом, - мягко отвечает она, и снова начинает петь:

В пещеру путь его ведет,
Где нет Свечам числа
Пред Смертью держит он ответ,
Отринув боль и страх.

Ее голос разгоняет тени, таящиеся там, за порогом пещеры. И он, набравшись смелости, находит в себе силы подняться с колен. Он даже делает небольшой шажок вперед... Второй дается куда проще.
Он входит в пещеру под пение красавицы-баньши.

А баньши за спиной стоит,
И ждет с улыбкой его слов,
И теплая ее рука
Лежит у парня на плече...

Как только он делает шаг через порог пещеры, тысячи свечей вспыхивают ярким светом. Кристиан вскрикивает, прикрывает глаза рукой. Второй он крепко-крепко сжимает холодные пальцы девушки в белом.
Когда открывает глаза, пред ним предстает жалкая лачуга, в которой постеснялся бы жить последний городской нищий. Здесь сыро, холодно, неприятно пахнет плесенью и чем-то еще. В кресле-качалке у дальней стены сидит фигура в алом балахоне. Капюшон низко надвинут, лицо скрыто маской. Но парень откуда-то точно знает, что это мужчина. В руках у фигуры свеча, прогоревшая почти до конца. Фитиль едва-едва тлеет, но видно, что он скоро утонет в воске и погаснет.
- Здравствуй, Кристиан О'Сетелит.
Фигура не поднимает головы и не раскрывает рта, голос раздается прямо у него в голове.
- Поклонись, - шепчет баньши ему на ухо, и юноша гнет спину в глубоком поклоне. Уж что-что, а это делать он привык.
- Я вижу, баньши с тобой...
- Да, Смерть. Он - последний мужчина рода О'Сетелит, и я пришла с ним, - спокойно говорит девушка за его спиной.
- Но это не освободит его от вопросов.
- Я знаю, Смерть. Он даст на них ответы.
- Я задам тебе несколько вопросов, Кристиан. И по тому, как ты ответишь, я решу, что делать с тобой. Ты согласен?
Он, дрожа с головы до ног, кивает. Он не верит, что все это реально, что это происходит с ним. Что он беседует со Смертью после смерти, а не попал сразу в рай или ад. Что не черти и не ангелы, не бог, которому он всю жизнь молился, а баньши из старых, полузабытых сказок, встретила его на границе жизни и не-жизни.
Получается, что священники - лгут?
- Как ты умер?
Его зубы стучат так, что он не в силах вымолвить не слова.
- Говори, - подбадривает его девушка. Ее холодная рука ложится ему на плечо, придавая уверенности и сил.
И он говорит о том, что умер на дороге, в грязи и страхе, и что ему перерезал горло разбойник. Смерть кивает и задает следующий вопрос:
- Зачем тебе жить дальше?
Он говорит, что у него остались три сестры и больная мать, о которых больше некому заботиться. Что он так и не успел стать мужчиной, потому что работал с шести лет, как проклятый, чтобы добыть хоть пару центов для семьи. Что он так и не успел сказать кухарке Мэри, что она ему нравится. И что... Кристиан запинается, но все же договаривает то, что вырвалось против воли: что он не может теперь умереть, потому что влюблен.
- Вот как... - Смерть, кажется, заинтересовался его рассказом. - Ну чтож, раз так... То тогда третий вопрос. Почему я должен выпустить тебя отсюда обратно, в мир живых?
В голове у Кристиана пронеслась сотня ответов, почему он должен жить. Потому что он молод, у него полно дел, семья, потому что он не хочет, чтобы исчезло прикосновение холодной руки, потому что он не хочет забывать...
- Потому что я последний мужчина рода О'Сетелит, - наконец, произносит он. - Потому, что когда умру я, наш род прервется, и она, она... Баньши ведь исчезнет, так? - юноша вдруг повернулся к Смерти спиной и взглянул в грустное лицо девушки. Она кивнула, подтверждая правильность его слов. Кристиан - и откуда только взялась смелость? - обнял ее и притянул к себе. В глазах баньши отразилось искреннее удивление, но она ничего не сказала, покорно прижавшись к его вымазанной в дорожной грязи и крови рубахе.
- Поэтому я не могу умереть, Смерть. Я не могу допустить, чтобы такая красота ушла из мира. Я... Is brea liom i le mo chroi go leir !
- Ответ был дан, и он был услышан, - равнодушно кивнул Смерть. А затем поднял руку, затянутую в красную перчатку, и пальцами затушил едва тлеющий огонек. Алая ткань потемнела от парафина, словно от крови. Баньши, жалобно всхлипнув, запела:

Плач погребальный, и песнь прощальная...

- Прежде чем ты начнешь снова выть, - довольно грубо прервал ее Смерть, - вот, возьми это.
И он протянул девушке новенькую белую свечу. Та, отстранившись, но не выпуская руки Кристиана, покорно взяла ее.
- Сумеешь зажечь - он будет жить. Не сумеешь - умрет он, исчезнешь ты. Давай, баньши. Действуй.

Из своей будки у ворот он видел, как леди Элен с еще больше побледневшим, почти что каменным лицом, прошествовала под руку с Кристофером в дом. Юноша поднялся, обошел особняк, заглянул в беседку - разбросанные шахматные фигурки, открытая книга, пустые чайные чашки, сиротливо стоящие на столе. Куда делся Чарльз Винзор - непонятно.
Впрочем, они всегда то появляются, то исчезают без следа. К этому он давным-давно привык: к тому, что в самый неподходящий момент, допустим, посередине обеденного стола, или на ступеньках перед тобой, вдруг возьмет да и появится некто или нечто. И в лучшем случае, он будет хотя бы выглядеть, как человек.
Вот леди Элен - другое дело. Она никогда не теряет лица, чтобы не случилось.

- Ох, Кристиан, ты что...
Она с восхищением смотрит на блестящее стекло в резной оправе. Зеркало, простое зеркало. Через века оно станет обыденностью, ну а пока это еще - величайшая редкость. Кристиан три года работал на лесоповале, как проклятый, чтобы заработать на него денег. Прятал их, откладывал, копил. Конечно, у леди Элен нет с ними проблем - можно попросить, и она без слов выделит тебе хоть целое состояние. Она легко изменяет податливую реальность.
Это только люди считают, что мир неизменен и незыблем.
- Это тебе, Элен. Чтобы ты видела, просыпаясь каждое утро, как ты красива, is fearr liom.
Он горд, нет, честное слово горд, что заработал эти деньги сам. В каждом завитке узорной оправы, в каждом солнечном зайчике - его труд, его пот, его мозоли, его усталость. Его любовь и преданность к той, чью Свечу он хранит. К той, что дает ему жизнь. К той, что жива, пока жив он.
Он помнит ее бледность, страх, копошащийся на донышке светлых глаз. Помнит хохот Смерти, выскользнувшую из его руки прохладную маленькую ладошку и то, как трепещет огонек на конце новенькой свечи, упавшей к его ногам.
- Будешь теперь служить мне, баньши, слышишь? - сильные руки в красных перчатках поднимают девушку, бесформенной грудой лежащую на полу. Смерть влепляет ей сильную пощечину. Кристиан дергается, но не может сделать ни шага, его тело ему неподвластно.
В потускневших глазах снова разгорается свет. Но не прежний, серый, печальный и добрый, нет - холодная, равнодушная, рассудительная синева, пронзительная и яркая.
- Слышу, Красная Смерть, - понурив голову, отвечает та.
- Пусть мальчишка сотворит тебе плоть. Жить будешь среди людей. Хочешь - так с ним, а хочешь - нет. Хоть убей теперь его, а Свечи своей ты уже все равно не вернешь, поняла?
- Поняла, Красная Смерть.
Он поднимает свечу и ставит ее на полку, просто так, без подсвечника.
- Приходить будешь по моему первому зову.
Она молча, покорно кивает. Смерть оборачивается к Кристиану, и холодные синие глаза приказывают:
- Твори ей плоть.
И он, не смея ослушаться и еще не зная как, творил. Представлял себе девушку, молодую, красивую - как та, что явилась за ним. Он рисовал ее тонкие, худенькие пальчики, маленькие ручки, ямочку на подбородке. Касался ее светлых, длинных волос, вдыхал их волнительный запах. Проводил рукой по тонкой талии, по гордым крылышкам ключиц, по прямым плечам, по мягким полукружьям небольшой груди. Творил ей ноги, каждый пальчик, каждый ноготь, каждый сантиметр кожи. Рассыпал по носу веснушки, утопал в глубоких глазах, пробовал на вкус ровно очерченные губы...
Он плакал от горя, страха и радости. Баньши пела печальную песню. Смерть смеялся.
Кристиан очнулся там же, на дороге. Холодные капли дождя неприятно стучали по коже, болела голова, тело так и ныло от доставшихся ему пинков и ударов. Но горло было цело, ни царапинки, ни шрама. Он еле-еле поднялся - и замер.
Рядом с ним, прямо на грязной, мокрой земле, лежала обнаженная девушка. Луна превращала капли дождя на бледной коже в жемчуг, ресницы трепетно подрагивали...
Он узнал ее, да, узнал сразу, и боль куда-то ушла, позабылась, а душа запела от счастья. Он завернул ее в свой плащ, поднял на руки и пошел вперед, по дороге. Потом свернул с наезженного пути и побрел в лесную чащу.
Он не помнил, откуда он пришел. Он забыл все, кроме своего имени. Он еще не знал, куда идет. И ему было совершенно все равно.
Потому что на его руках спала его хранительница, его сокровище, его баньши.

Кристиан снова закурил. Позвонил служанке, пусть приберется. Убрал разбросанные как попало шахматы в коробочку, пересчитал. Нескольких фигурок недоставало... А еще в беседке так и чувствовалась - Сила. Трещала, как разряды перед грозой.
Он покачал головой - плохо. Плохой дом, плохое место. За пол прошлого столетия здесь умерло восемнадцать человек. Потом дом пустовал, стоял один, копил свою злость, не в силах растратить. Леди Элен покорила ее, это да, покорила, прогнула, подчинила себе, и дом признал ее власть над собой. Но место все равно неприятное, что не говори.
А тут еще - эти странные люди, сила...
Плохой дом - Синистре. Плохое место.

Они решили поселиться вдалеке от остальных людей, на укромной полянке в чаще вековечного леса. Элен - так баньши назвала себя, когда он спросил, как ее имя - отлучалась часто, очень часто. Она могла исчезнуть посередине ночи или при свете дня. Могла вернуться через час, а могла пропасть на месяц, а то и два...
Но она всегда возвращалась.
А Кристиан строил дом. Небольшой, но добротный. Сам рубил деревья и выстругивал бревна, сам развел огород и засадил его. Баньши по его просьбе раздобыла пару коз, корову и лошадей, и он работал, следил за ними, готовил еду, провожал каждый день с надеждой, что ну сегодня-то она вернется, сядет с ним за стол, и он будет рассказывать ей, как у него тут дела, а она будет говорить, что происходит в мире.
А после, ночью, он вытащит серебряный гребень, что держит ее волосы, и они легким покрывалом упадут ей на плечи. Пусть она скоро снова уйдет, может через день, через час, или через минуту - но сейчас она рядом, и принадлежит ему.
И он согревает ее теплом своей Свечи.

Губы леди Элен сжаты в узенькую полосочку, а глаза волнительно блестят.
- Кристиан, ты можешь мне помочь?
Он оглядывается по сторонам - нет, никого нет, они одни.
- Конечно, mo shaol. Для тебя - все что угодно. Ты так взволнованна... Что произошло?
- После, милый, после. Объясню все вечером... У нас опасные гости, но не об этом речь. Ты не мог бы - сотворить тело, плоть?
- Для кого?
Поднимает серые глаза, виновато улыбается:
- Для Чарльза Винзора. Он призрак... И я хочу... И мне нужно помочь ему.
Кристиан тяжело вздыхает. С одной стороны, он не может отказать ей. С другой стороны, он очень хорошо помнит склоненные головы, шепот, взгляд...
- Прошу тебя, Кристиан, - тихо говорит она, обнимая его. - Ты же должен понимать. Начинается Игра, и я должна...
- Да, да, хорошо. Я все сделаю, - вздыхает он. Леди Элен благодарно касается губами его щеки - легко, невесомо - и торопливо уходит.
Когда идет игра, у Смерти всегда много работы.
С Кристианом остается лишь приятный запах ее духов и тепло прикосновения. Он трет щеку, довольно улыбается и возвращается в свой домик у ворот. Там достает из пачки сразу две сигареты, закуривает. Затягивается обеими, нетерпеливо, жадно. А потом держа одну в левой, другую в правой, говорит:
- Этот окурок - Открывающие. А этот - Закрывающие.
И с видимым наслаждением тушит их прямо об стол. Небрежно швыряет в почти переполненную пепельницу, погребая их под серым пеплом.

- Кристиан!
Голос ее звучит, как жалостный всхлип. Он торопливо поднимается, подходит к ней. Леди Элен сидит за туалетным столиком, вполоборота, словно боится взглянуть в зеркало, в серых глазах стоят слезы. Она утыкается в его плечо.
- Что такое, daor, что случилось? - спрашивает он, ласково поглаживая ее волосы.
Вместо ответа она указывает на зеркало. Юноша пристально вглядывается в стекло, но ничего необычного в нем не видит.
- Что с ним не так?
Леди Элен отстраняется. Губы ее подрагивают, как у маленького ребенка. Зажмурившись, она поворачивается к зеркалу...
И Кристиан не может сдержать взволнованного вздоха.
Потому что вместо его красавицы-Элен в зеркале отражается мерзкая старуха. Ввалившиеся щеки, седая пакля волос, изборожденное глубокими морщинами лицо, узкая полоска искаженных в немом крике губ...
И глаза, черные, полные злобы и ненависти.
Он крепче прижимает девушку к себе, заставив ее отвернуться от зеркала. Внимательно оглядывает - нет, перед ним все та же Элен, его милая баньши.
- Видишь, Кристиан, ты видишь? - снова всхлипывает она.
- Что это?
- То, что делают со мной люди!
Он не понимает, о чем она говорит. Но кулаки все равно сжимаются, и он цедит сквозь зубы:
- Кто в этом виноват? Элен, милая, ты только скажи...
Она, вытирая слезы, качает головой и грустно улыбается:
- Никто не виноват. Это всемогущая людская вера, Кристиан. Они забывают, кто такие баньши - хранительницы рода, оплакивающие погибших. Ужасная старуха, предвещающая смерть - вот что говорят они, вот во что верят. В то, что мы убиваем воплем, а не скорбим о погибших... Мои сестры уже стали - такими, - она машет в сторону зеркала. - Я думала, что ты спасешь меня, но нет, сути не переиначить...
- Но я же не верю, что ты старуха-убийца, Элен! - он хватает ее лицо в ладони, пристально вглядывается в дорогие черты.
- Ты один, Кристиан, - отворачивается она. - А вот все остальные - верят.

Пол холоден, просто чертовски холоден. Надо попросить, чтобы постелили ковер. А может, и не надо, потому что крови из носа натекла уже небольшая лужица. Лишние вопросы...
Встать, подняться, смотреть, охранять.
Нет сил... Переусердствовал.
И теплый огонек почти погас, тлеет едва-едва.
Он слышит быстрый топот каблучков по подъездной дорожке. Пытается подняться - какой там, даже пошевелиться не может. Слышит, как распахивается и громко ударяет об стену дверь, слышит взволнованный вздох. Леди Элен, в белоснежном платье, встает на колени прямо на пол, осторожно, бережно переворачивает его на спину и склоняется над ним. Руки ложатся на плечи, вечно холодные пальцы теплеют. Она накрывает его губы своими, и Кристиан против воли улыбается. Ответить ей он еще не в силах.
Руки и губы становятся все горячей и горячей. Кровь останавливается. Свеча горит уверенней и ярче.
- Дурашка, ты чего же так сильно вкладывался? - сердито спрашивает леди Элен, помогая ему подняться и усаживая в кресло. Кристиан, ничего ей не отвечая, отворачивается. Он не любит, когда она видит его - таким.
Щелкает зажигалка, девушка протягивает ему раскуренную сигарету:
- На.
Она улыбается, глядя, как он жадно делает затяжку за затяжкой. Его руки все еще дрожат.
- Как тело? - спрашивает он хрипловатым, надтреснутым голосом.
- Не знаю, еще не смотрела, - девушка морщит носик от дыма, терпеливо ожидая, пока он докурит. Потом, отвергая невысказанный протест, усаживается на его колени, и он облегченно прячется от мира за водопадом светлых локонов.
Это весьма опрометчиво, сидеть вот так. Кто-нибудь может увидеть их и сложить два и два.
Просто водитель и охранник? Ну конечно, как же...

Она исчезла следующим утром, и не появлялась несколько недель. Кристиан скучал и волновался, но что он мог сделать?
Он всегда спит чутко, потому что леди Элен может появиться в любой момент дня и ночи. Вот и сейчас, пусть шаги босых ног едва слышны, он просыпается, и сердце радостно стучит: его баньши вернулась!
Но одного взгляда ему хватает, чтобы понять, что что-то не так, что-то не то.
Глаза сияют яркой, холодной синевой. Алый балахон сменил белое платье, и дрожь пробегает у юноши по спине, когда он вспоминает, где и на ком этот балахон видел.
- Элен... - шепчет он едва слышно. Язык совсем не слушается, шевелится еле-еле.
- Что, нравится, Кристиан? - она присаживается на уголок кровати. Красный шелк под лунным сиянием растекается по одеялу лужей свежепролитой крови.
- Ты стала...
- Да, я - стала, - кивает она, гордо задрав подбородок. - Смотри!
С зеркала, висящего на стене, слетает ткань. И он видит ее отражение, такое же, как и прежде - юное, красивое. Почти такое же - потому что теперь в зеркале отражается Смерть.
- Ты заняла его место? - в ужасе спрашивает он.
- Да, - все так же гордо отвечает она. - И я теперь вне людской веры, я выше ее. Пусть эти смертные дураки придумывают, что угодно!
И, запрокинув голову, она заходится страшным хохотом... Который вскоре переходит в рыдания. Опускается гордо поднятая голова, поникают плечи, она прячет лицо в ладонях. Кристиан притягивает ее к себе, обнимает, содрогаясь от прикосновения алого балахона: от него так и веет могильным холодом.
- Как тебе это удалось?
- Мне помогли, - уткнувшись носом в плечо, шепчет она. - А большего я тебе не скажу, Кристиан, никогда и ни за что.
Он кивает, еще крепче прижимая ее к себе.
- Что-то изменится теперь?
- Для тебя - нет. Для меня - да. Но я не жалею, что сделала то, что мечтала сделать с того самого момента, как он погасил твою свечу.
Лик ее, словно бы выточенный из мрамора, холоден, ухмылка страшна, а в крике куда больше боли, чем радости:
- Я одержала над Смертью верх!

Особняк, укрытый звездным покровом поздней ночи, затих и спит. Гости распределены по спальням, прислуга заканчивает последние дела и тоже готовится ко сну.
Кристиан неспеша поднимается по лестнице на второй этаж. Ступеньки угрожающе скрипят, и он смеется, ловя себя на мысли, что завтра хорошо бы взяться за инструменты и привести в порядок лестницу.
Никаких инструментов. Он охранник и водитель, только и всего.
Он вежливо стучится в белую, покрытую резными узорами дверь спальни.
- Кто там? - спрашивает приглушенный голос.
- Это я, - просто отвечает Кристиан и, не дожидаясь ответа, входит. Леди Элен сидит за туалетным столиком и расчесывает свои мокрые волосы.
- Парикмахер отказался приходить ко мне на дом... Вот тоска! - вместо приветствия говорит она. Кристиан отбирает у нее Летанар, старинный серебряный гребень, и начинает сам аккуратно расчесывать спутавшиеся длинные локоны. Гребень сияет ярко, он, похоже, сегодня вдоволь напился душ.
- Летанар такой яркий.
- Да, слишком много смертей. А ведь даже Игра еще не началась... У нас в доме пришлось поселить хозяина плана Лимбо.
- Это не то место, где можно селить кого попало. - В голосе Кристиана звучит укор.
- Да, я понимаю, но я просто боюсь оставлять его без присмотра!
- Он сильней тебя?
- Нет, сильнее я, но ненамного. Вернее, скажем так - у меня есть над ним одно маленькое преимущество. Хорошо, что мы договорились... Если дело дойдет до чего-нибудь, то победа будет зависеть лишь от того, кто окажется на долю секунды быстрей.
- Не дойдет, - заверяет ее Кристиан, кладя гребень на столик. - А если боишься, то давай плюнем на все и вернемся в Ирландию.
Она качает головой.
- Так нельзя, Кристиан, - берет его за руку. - Ты сейчас останешься со мной?
- Непременно... Если таково ваше желание, леди Элен. - улыбается он.

Почему обычно любовь не длится вечно? Потому что чувство - прогорает.
А у этих на двоих - всего одна Свеча.

@темы: фанфик, ДвТО